Когда человек бережно хранит в себе  память о прошлом и чувство тесней- шей духовной связи со своим родом, с теми, кто передавал из поколения в поколение генетическую эстафету как факел, как бы ни высокопарно это  звучало, он в явном выигрыше. Это защищенность, это устойчивость в сложных ситуациях, это наполненность смыслом своего бытия. Рассказы Ольги МЕКЛЕР я восприняла именно как посредничество между прошлым и будущим поколениями. Слишком много в них личного, ценного своей бесконечно чуткой любовью и уважением к истории своей семьи, ее корням. Вкупе с пытливостью ума и почти детективной наблюдательностью очаровательная писательница с внешностью Лайзы Минелли стоит на страже вечных ценностей. Не скрою, добравшись до горькой фразы «Нет у нас ни родины, ни судьбы…» ее рассказа «Мелодии бакинского двора», я даже всплакнула. Ибо взята была самая высоко-больная нота цивилизации. Вопрос «Почему я изгой везде?» рано или поздно задает себе большинство родившихся на Земле. И не находит ответа.

— Олечка, знаю, что твоя бабушка всю жизнь отдала прессе. Расскажи пожалуйста, каковы твои первые воспоминания об этой профессии? Как ее преподносила бабушка? Поэтому ли ты стала писать?
— Да, это, пожалуй, первая профессия, о которой я узнала. Бабушка — Мария Васильевна Кузьмина — была среди тех, кто стоял у истоков советской журналистики.   Помню,  как она работала,  въедливо вычитывая написанное, редактируя, подыскивая более подходящие слова и фразы, иногда безжалостно уничтожая целые абзацы, ломая прежнюю композицию — часами! Видела бы ты эти черновики! Позже, когда стало ясно, что в доме подрос ещё один гуманитарий, читала мне, советовалась. И, не скрою, было очень приятно! Так в моём восприятии это и сохранилось: ваша работа — это прежде всего «тысячи тонн словесной руды, изведённых единого слова ради». Творчество… Вечный поиск нового… Стремление уйти от штампов… Изобретательность… И даже авантюризм: иногда, чтобы добиться желанной встречи и интервью, нужно было и пожарной лестницей не побрезговать, и чёрным ходом.
Потом я узнала о том, что такое журналистская этика. То есть необходимость проверять все факты, не гонясь за сиюминутным дешёвым эффектом. Все! Помню бабушкин рассказ о том, как её именитый коллега выдал очерк с громким названием «Ухарь-купец». Речь там шла то ли о серьёзном экономисте, то ли о заслуженном работнике торговли, которого обвиняли во взятках, махинациях и прочая… Красочно живописалось, как он ездит по ресторанам, разбрасывая купюры направо и налево. Естественно, последовала экзекуция с исключениями, порицаниями и всем причитающимся. И герой очерка не выдержал — умер от инфаркта! А вскоре выяснилось, что его подставили: именно за нежелание брать и участвовать в незаконных операциях… Сама бабуля, даже работая судебным репортёром, выслушивала всех, независимо от решения суда. Журналистское расследование в СССР находилось в ту пору в зачаточном состоянии, конечно. Однако, существовало. Несомненно, свежачок, сенсация — сильнейшее искушение для журналиста. Но умение подойти к этому осторожно не менее важно, чем добыть эксклюзивно-скандальную информацию.
Ещё она всегда очень жалела, что не знала языков, хотя была человеком образованнейшим. Ей довелось брать интервью у артистов «Кабуки», у Тольятти, в честь которого назвали город, а обойтись без услуг переводчика, увы, было нельзя.
Да, всегда были темы, которые бабушка не могла затронуть по политическим соображениям, не всегда можно было высказать свою точку зрения — это издержки. Неизбежные. И всё же она всегда старалась быть честной. И помогать людям — и работая в отделе писем, и даже будучи на пенсии. Не припомню ни одной высокоидейной лицемерной статьи.
В общем, журналистика — это интереснейшая, динамичная, творческая профессия, но и вечный риск, и титанический труд.
Конечно, бабуля некогда лелеяла мечту передать единственной внучке фамильное перо, даже пробила ещё в студенческие годы возможность опубликовать заметку в областной газете. Но моё детище так безжалостно искромсали, что интерес к творчеству пропал надолго. Вообще, по сути я всё же училка, и всегда считала себя скорее редактором, нежели творцом. А сейчас, наверное, накопилось достаточно того, чем хотелось бы поделиться, о чём порассуждать…
— В твоей прозе всегда есть зерно, которое подмечено в обычных, казалось бы, житейских историях, коих миллионы на земном шаре. Как тебе удается расставлять акценты? Подолгу ли ты обдумываешь ситуации прежде, чем берешься за перо?
— Даже не знаю, никогда об этом не задумывалась. Я ведь пишу по наитию! То есть сначала мелькает мысль или воспоминание. Потом возвращается, обрастает подробностями, выстраивается какая-то стройная схема. Потом — как какой-то сигнал изнутри — пора! Стало быть, вдохновение. Но когда начинаю писать, иной раз не знаю, что будет в следующем предложении. Очень часто прежний замысел изменяется до неузнаваемости, те же акценты неожиданно смещаются. Но именно ему, наитию этому, доверяю больше, чем выстроенному заранее плану. Наверное, то, что получается в итоге — это истинно моё. Как и в стихах. Я не могу заранее сказать, ямбом, дактилем или хореем напишу. Бывает, начнёшь одним размером, а потом так всё перекроишь, что получится совершенно иное! Да, чисто технически можно написать и заданным, но это будет именно техническое стихосложение, а не стихи как порыв души, как средство самовыражения.
Я вообще никогда не могла писать по заказу, просьбы вроде «Напиши про меня стих!» напрягают и раздражают. Зацепит — само польётся. И это никоим образом не зависит от моего отношения к человеку!
Знаешь, Юля, а ведь первый человек, о котором мне всегда по-настоящему хотелось рассказать, — опять же, бабушка. Оказалось, это невероятно трудно — писать о самом близком, самом родном, о том, кому обязана всем лучшим! Может, потому, что не получается так, как она того заслуживает. Посему пока это только несколько небольших рассказов, миниатюр, но они мне очень дороги, особенно «Абзац». Впрочем, уверена, всё впереди!
— Как бывшую жену военного, меня тронул рассказ «Модный приговор». И, конечно же, возмутило высокомерие персонажа — председателя методобъединения. Скажи, а не случалось ли тебе бороться как-нибудь по-партизански с недугами общества реальными делами, а не только литературным глаголом?
— «Модный приговор» — это многолетняя боль, выношенная и выстраданная. Мне стало легче, когда она вдруг выплеснулась вот так, в рассказе. И я рада, что Женя с женой и их уже взрослые сыновья не возражали ни против публикации, ни против сохранения имени, напротив, поблагодарили. Ну а имя «героини», конечно, изменено по понятным соображениям, мы ведь уже говорили об этике… Нет, партизанского движения я не возглавляла, но никогда не скрывала своих взглядов и отношения к происходящему. Например, отказалась вступать в ряды КПСС, а работу агитатора перед выборами назвала добровольно-принудительной, причём в лицо парторгу. Правда, это был уже конец 80-х, всё выглядело не столь драматично. И дружила всегда с теми, кто был мне дорог и близок, а не удобен или рекомендуем.
— Какая человеческая слабость, по-твоему, простительна?
— При кажущейся простоте сложный вопрос. Смотря что считать слабостью, смотря каковы её последствия. Зависит от того, как ты относишься к человеку, от масштабов слабости этой самой. Ведь с иными мы готовы мириться всю жизнь и даже уже любим их как нечто неотъемлемое, а иные приводят к глубочайшим разочарованиям.
— Ты жила во многих городах. Где тебе легче всего дышится?
— В Иерусалиме и Кейсарии. Это необыкновенные города, там удивительная атмосфера. Я не могу этого ни объяснить, ни передать, но надеюсь, мы когда-нибудь встретимся на обетованной, побродим-поездим по моим любимым местам, и ты меня поймёшь. Очень люблю Голландию, Чехию, там тоже замечательно дышится, но по-разному. Величаво-лениво-расслабляющие Нидерланды дают совершенно иное ощущение, нежели тот же Чески-Крумлов, где ты будто возвращаешься в детство и оказываешься в одной из своих любимых сказок. Обожаю Таллин. Он с юности олицетворял город-мечту, город-сказку. Эти башенки, черепичные крыши, старинные мостовые… Конечно, сегодня меня ими не удивишь, но это было моим первым знакомством с Европой. До сих пор помню своё радостное изумление, полудетский восторг от увиденного, хотя прошло более 30 лет. Так что, надо просто правильно дышать! Страны — они ведь как люди: ты их любишь, и почти каждый тебе чем-то интересен, в каждом найдёшь изюминку, не любишь — и все они психи, зануды, мошенники и так далее! Согласна?
— О да! Ты совершенно права! И спасибо за предложение попутешествовать вместе! Как-нибудь надо будет осуществить! Скажи, а семья и творческая самореализация — как в тебе уживаются, чередуются, распределяются?
— Вполне мирно уживаются. Недавно дочь подходит, видит, что я играю в «Русалочку», и строго так спрашивает: «Мама, я надеюсь, это не за счёт твоих рассказов?».
— В чем современная сложность, по-твоему, завоевания расположения издателей талантливыми писателями?
— Сегодня, думаю, определяющим фактором является коммерческая основа практически во всём. Чтобы издательство существовало, оно должно выпускать то, что пользуется спросом. Потому скандальные авторы и темы зачастую в большем почёте. Хотя здесь есть и свои плюсы: ведь именно благодаря этому нас перестали пичкать «Поднятой целиной» и «Матерью» его, люди получили свободный доступ к лучшим образцам мировой литературы — прекратился книжный бум. В другом случае это материальные возможности издаваемого. Влияние извне, авторитеты. Или, правильнее сказать, раскрутка. Кто-то где-то кому-то должен шепнуть, что этот мальчик /эта девочка чего-то стоит. Так уж человек устроен. Помнишь, как сказал Дали? «Сначала я убедил всех, что я гений, а уж потом стал гением». Кстати, в отечественной литературе есть потрясающая сатира на эту тему — «Козлёнок в молоке» Юрия Полякова! И наконец, господин Случай. А вдруг когда-нибудь, где-нибудь, да найдётся смельчак, готовый поставить на безвестную тёмную лошадку, а она возьмёт, да и вырвется вперёд?! Посему везение тоже не будем сбрасывать со счетов.
Возможно, я ошибаюсь, сама даже не пыталась никуда обращаться, просто так это видится!
— Ну что же… Желаю, чтобы господин Случай тебе улыбнулся! Потому что читать тебя не только интересно, но и чувствительно. А ведь именно эмоциональное впечатление — то, зачем мы открываем книгу или смотрим кино! Чтобы нутро наше зацепило в самых потаенных местечках!

Фото — из домашнего архива Ольги Меклер.

Поделиться ссылкой: