Не секрет, что женщинам нравятся мужчины бесстрашные. Егавар Митасов как раз из таких, хотя сам утверждает, что внутри у него мильон всяких страхов. И ведь помотала его судьба по войнам разным! Куда только не заносила! С какими только ранениями он не возвращался! Теперь слегка остепенился и ушел в писательство, насколько позволяет время и возможности. Говорю «слегка», потому что и сейчас он нет-нет — да и отправится «куда глаза глядят». Особенно если на это глядят глаза всего мира. На Донбасс, например. Но отчаянность рвануть на войну всем ли дана? Да еще и принципиально без оружия! И пишет он теперь свою «Донбасскую повесть», тщательно выверяя каждое слово с внутренним ощущением виденного. А сказать ему есть чего! Эрудиция, наполненная самой что ни на есть земной фактурой жизни — не это ли увлекает нас в литературе?

Война нечаянно поманит…

— Егавар, я поражена твоими военными путешествиями по земному шару. Знаю, ты был и в Сирии. Можешь охарактеризовать происходящую там сейчас ситуацию?
— Я был там давно. Да и как сказала Надежда Савченко в одном интервью — находясь на фронте, ты ничего не видишь дальше нескольких сот метров.
— Даже в эпоху wi-fi?
— На войне интернетом и сотовыми стараются не пользоваться. В зоне боевых действий лучше соблюдать режим молчания по мобильной связи, а самое необходимое передавать по специальным закодированным средствам связи. Потому что по wi-fi тебя как раз запеленгуют. Помнится, именно так уничтожили Дудаева. Он разговаривал по мобильнику с Константином Боровым, в запеленгованную точку были выпущены ракеты с самолёта. А современные сканерные радиопеленгаторы могут реагировать даже на индивидуальный тембр голоса.
— А зачем ты всё же поехал на Донбасс?
— Тут сразу несколько миссий. Я поехал туда с группой разминирования, одновременно сопровождая гуманитарную помощь, вывозили осиротевших детей по линии благотворительного фонда «Добро в пути», делал видеоинтервью с разными людьми, стараясь делать это незаметно, чтобы не ощущалась камера. А для себя лично я хотел прочувствовать атмосферу изнутри на собственной шкуре, при этом не планируя узнать что-то глобальное. Я хотел разобраться, кто есть кто там, надоело враньё СМИ со всех сторон, мне надо было посмотреть, чем живут и дышат люди под миномётными обстрелами, хороня погибших. До этого я мониторил много трактовок этой трагедии на разных языках — в роликах и текстах из разных стран. И, таким образом, складывал собственное мнение.
— А как вообще почувствовал свое военное призвание?
— Это пошло от предков: один дед прошел войну до Берлина миномётчиком, трижды ранен, попадал в самом начале войны в плен; другой дед служил в коннице Будённого, во время войны был партизаном, а  отец 14-летним мальчишкой пережил битву на Курской дуге, был неподалеку в оккупации, во дворе располагался немецкий пулемётчик, залпы «Катюш» разрывали ночное небо, потом — Киевское радиотехническое училище ПВО. В доме часто говорилось о войне. Считалось позором, если парня признают негодным к службе. Я всегда считал, что мужчина должен быть воином, как женщина – матерью. Службу я начал курсантом в воздушно-десантном соединении в Прибалтике, позже стал инструктором по специальным средствам кодированной связи, освоил другие воинские специальности. По моим стопам пошли и мои младшие братья — нас шестеро у родителей, сестра тоже рада за нас, особенно когда на радиостанции «Юность» однажды прошла передача о нашей семейной десантной династии. А ведь поначалу я не мечтал идти в десантуру,  хотел быть военным лётчиком, прошёл медкомиссию в Хабаровском краевом госпитале, опасался, но признали абсолютно здоровым, врачи сказали: «Вот таким надо быть!». Правда, я тогда увлекался мотокроссом и на незнакомой местности во время очередных тренировок влетел на большой скорости в огромную яму, о которой никто не знал. Повреждения были не фатальные, отлежал в травматологии, зажило все быстро, но срок поступления в училище истребителей был пропущен.
И тогда я решил не терять время — поступил на самолетостроительный факультет Комсомольского-на-Амуре политеха. У меня были все данные: до этого в экспериментальной школе на Дальнем Востоке, в Хабаровском крае, вел авиалабораторию для школьников,  даже преподавал физику по назначению директора школы, были наработаны преподавательские часы, поэтому в вуз был принят на ускоренную программу. Более всего меня тогда интересовали гидросамолеты, они гораздо сложнее в расчетах, потому что преодолевают две среды — не только воздушную, но и водную. И аварийные ситуации возникают именно на границе этих сред — при взлете или посадке. Применяются гидросамолеты и в военных целях, и в народном хозяйстве, на добыче нефти, например, на Каспии или на северных морях, а также в рыболовецких целях.
— И ты на них летал?
— Нет, я не летал. Я участвовал в их создании, в расчетах. Моя специализация была – аэрогидродинамический расчетчик. А летать я хотел в Барнаульском высшем военном училище истребителей, из которого мечтал попасть в отряд космонавтов. Меня с детства увлекали два мира: подводный и космический. И всегда представлял себя или аквалангистом-исследователем, или космонавтом. Эти две среды привлекали меня. Почему? Потому что здесь одновременно и глубина, и высота, — то, что происходит и во взаимоотношении между людьми. Для меня это очень важный аспект:  так получилось, что меня с детства жизнь столкнула с неожиданной жестокостью, причём детской, когда я вышел из тайги, и из наивного Маугли мне пришлось превратиться на время в волчонка, чтобы отбиваться и защищать сначала себя, а потом и других. И когда я слышу: «Дети — цветы жизни», — то всегда говорю: «Значит, мне меньше повезло».
Я всегда думал: неужели ничего нельзя поделать, чтобы этой жестокости между людьми стало меньше? Все большие войны, считаю, начинаются с наших маленьких стычек, боёв местного значения: на кухне, в подъезде, на работе, в интернете.

Технично драться — еще не все

— Да, может быть расскажешь немного о своем детстве?
— Родился я на Украине, мама оттуда родом, а с отцом познакомилась в Киеве, куда он был призван из Орловской области. Почти сразу же после моего рождения родители уехали в Центрополигон на север Томской области. На тот момент я был один ребенок, это позже наша семья разрослась до семерых детей. В четыре года я научился читать и писать. Мать поощряла, и особенно мои письма деду на Украину. Он был в Черниговской области аудитором. Позже, когда я подрос, мама стала выписывать для меня много технических журналов. Причем, не только русские, а и зарубежные — болгарские, югославские, немецкие, кубинские. Я, таким образом, освоил много языков.  Увлекался также фантастикой, которая была для меня почти религией, я выбирал те книги, где рассказывалось о новых взаимоотношениях между людьми в иных мирах.
Рядом же с Центрополигоном, где мы жили, были зэковские поселения вольноотпущенных работников. У них были дети, и мое первое общение с ними произошло именно тут. Это было столкновение с жестокостью. А жаловаться родителям считалось западло.
— За что же они тебя обижали?
— Не то что обижали, они издевались надо мной! Сначала ехидно передразнивали мой украинский акцент, который я перенял от мамы, тыркали меня исподтишка при любом случае, устраивали травлю, пытались привязывать к дереву на комарах, я вырывался. А потом как-то пацан чуть постарше во время игры в лапту ударил битой меня по ногам. И все стоят, гогочут. Я тогда впервые пришел в бешенство, выхватил биту и со всей ярости огрел этого пацана по спине. С вытаращенными от удивления глазами он выгнулся и побежал от меня. И так я стал неимоверно злой. Меня стали побаиваться, но и натравливали при этом кого понаглей.  Я однажды так вцепился в местного драчуна, который по науськиванию ударил и разбил мне нос, что чуть не утопил его в реке, он аж забулькал, меня едва оттащили старшие. Я как-то расспросил отца, а как ему жилось в детстве. Оказалось, что тоже доставалось от сверстников. Что интересно, за то, что отец никогда не матерился. Как-то один из старших уличных «друзей» повалил его на землю, уперся коленом в грудь: «Выматерись, тогда отпущу!». Отец молча пыхтел, пытаясь оттолкнуть колено, тот его ударил, началась драка, отец вывернулся, стал мутузить старшего пацана. И так научился драться. Видимо, нам в роду это написано. Мы были худощавые, но ловкие всегда. А мне ещё помогла книга Харлампиева, основателя борьбы самбо в нашей стране, я постепенно освоил все приёмы, чтобы уметь давать отпор.
— Это уже в подростковом возрасте?
— Да, но лет с семи начал осваивать азы этой борьбы. И хорошо потом получалось, давал отпор многим, хотя страх, конечно же был – вдруг не справлюсь.  И страх мой подтвердился  однажды – попал в засаду вечером на улице, мне морду набили толпой. И я стал заниматься ещё и боксом. Изучал также японское кэндо – искусство боевого фехтования на мечах, откуда вывел правило: в схлестке самое главное — быстро вывести противника из строя, не возиться. Если за семь секунд у тебя этого не получилось — все, делай ноги.
Все пригодилось потом, когда я с сослуживцами разрабатывал новые методы рукопашной самозащиты в десантных войсках. Помню, пришел один нытик ко мне, а через полмесяца такие вещи вытворял! Письма потом мне писал — на всю жизнь благодарен остался. Очень хороший парень, родом из Западной Украины, из Ивано-Франковска. Когда встречались с однополчанами, ко мне многие бывшие курсанты подходили, благодарили, а я их уже и не помню. «Спасибо Вам за науку, она спасла нам жизнь!». А я их не столько технике обучал, ибо технику освоить не сложно, но и психологическим вещам, восприятию того, что происходит в острых ситуациях, готовности к смерти в любой момент… Это надо осознать, переварить, внедрить в себя «на постоянку». Причем знаю случаи, когда в военных действиях парень — просто ас, всегда выходил сухим из воды, а на гражданке — видимого врага нет, и могли исподтишка подобраться. Например, был у нас один старшина Лещенко — такой мастер борьбы, постоянные тренировки, стольких курсантов обучил! А когда поехал в отпуск, драка в поезде возникла, один шпанец сзади вогнал ему шило под лопатку.
— Скажи, а ты считал, сколько времени ты находился на войне?
— У меня такое ощущение, что я полжизни на войне провел. Я еще и братьев младших своих готовил. У нас же семейная династия ВДВ. И всегда были на орбите моей поддержки. Особо выделялся у нас Павел. Он вечно в олимпиадах побеждал, в вундеркиндовскую группу попал — в 14 лет его забрали в Новосибирский Академгородок обучаться физике и математике, работе на ЭВМ-машинах в группе по разработке искусственного интеллекта. В общем, он получил хорошее развитие своих мозгов. Да и физически раза в полтора превосходил меня, 200-литровую бочку на плечах выносил из-под берега, лом-пешню руками сгибал, когда на него толпа бывших зэков попёрла во время его выборов в мэры Центрополигона. 20 лет ему тогда было. Он только вернулся со службы, всё осталось позади, когда их подразделение одним из первых подняли по тревоге для переброски в Афганистан… Потом стал преподавателем в школе, затем директором школы, позже учился и работал в штате в Томском университете. Готовил научные работы о новой системе воспитания в школе. Научный руководитель называл его вторым Ломоносовым. Я к тому времени, как военный и экстремальный журналист, заинтересовался его работами. Как я и сказал раньше, в обычной борьбе нужно уделять больше внимания психологическому подходу, не только технике. Многие знают, что тренированный боксёр из спортзала может проиграть уличной шпане, просто растеряться, струсить. То же самое писал и Павел о школьном образовании: сами по себе предметы — хорошо, но нужно еще обращать внимание на воспитание характера в созидательном ключе. Конечно, у заслуженных тренеров или преподавателей все это решается органично, они даже не замечают, как это делают, и их ученики достигают больших результатов, но не все такие. В общем, мы хотели с братом создать систему психологического воспитания, способную стать алгоритмом для преподавателей, делающих личность устойчивой, способной к конструктивному общению во многих, даже самых сложных случаях в жизни, развиваясь без обломов, войнушек и войн. Может быть, и наши футболисты из-за отсутствия такой программы как раз и проигрывают…
— Наши спортсмены на мировой арене — это скорее политический проигрыш.
— Я не особо за ними слежу. Хотя одно связано с другим. А моя страсть в спорте — это борьба, бокс, рукопашный бой, смешанные единоборства. Всех знаю, кто чем здесь дышит. Правда, с тех пор, как стал инвалидом, интересуюсь этим больше теоретически. И считаю, что и в рукопашных боях, как и в жизни, самое главное — взаимоотношения между людьми и понимание общей, вселенской, сути, которую можно называть как угодно — бог, природа, -это неважно, мы говорим об одном и том же. Мы частички всеобщего, но никак не можем найти друг с другом согласия, всё время воюем. У меня даже есть задумка написать пьесу. Два человека, как бы боксёра, но в костюмах чёрного и белого тараканов дерутся, лупят друг друга: «Это мой папа!» — «Нет мой!». А над ними возвышается их создатель, который в ужасе держится за голову. Он не может вмешаться и разнять их, так как он не имеет права никому делать больно. Вот так, вкратце, чтобы было понятно даже на самом примитивном уровне. Печально, что нет этого понимания между нами. И войны продолжаются. Особенно я это стал понимать, когда закончил духовную семинарию.
— Как много ты где учился! В духовную семинарию ты пошел из-за этого своего противления войне?
— Я вообще хотел насовсем уйти в монастырь. И не только  из-за войны. Война на самом деле — она не в горячих точках. Она в наших головах, везде вокруг нас. И, повторюсь, мне пришлось это испытать с детских лет. Но сейчас у меня происходит переосмысление того, что происходит в мире с масштабной точки зрения, когда думаешь не о себе, а о том, что дает то или иное событие для истории. И все упаднические мои настроения прошли. И особенно после работы над книгой «Новая цивилизация» Антона Шаповала и Дмитрия Климова – я ее редактировал. И стал сторонником создания системы клубов построения новой цивилизации, о которых пишется в этой книге.
Я много где бывал, много чего повидал и хочу заметить: многие сообщества, объединения, особенно тусовки и прочие арт-группы не объединены никакой конструктивной целью, они похожи на пир слепых с глухими, в них много грусти и даже тоски, но многие пыжатся изображать веселье или глубокомыслие. Вот на их основе и могли бы образоваться цивилизационные клубы, приобрести достойную цель, при этом занимаясь искусством и прочим творчеством на благо развития себя и общества.

«Ихтиандр» и Карпов

— Егавар, ты мне писал, что тебя заинтересовала судьба жен современных военных, которую я описала в своем романе «Я — твоя женщина!». Скажи, а как складывалась судьба твоих женщин?
— Ты знаешь, так получилось… Я не специально подбирал… У меня даже есть на эту тему текст-этюд «Надежда, Вера и Любовь». Так вот, первую мою любовь, одноклассницу, в которую я был влюблен в школе, классе 5-м, звали Надежда. Однажды я написал ей признание в записке… — а она меня высмеяла, показав всему классу. Когда переехали на Дальний Восток, ко мне стала «приставать» с шуточками в обнимку с подругой одна девушка по имени Вера. Но я ее поначалу очень грубо отгонял, отшивал, а вот потом…
Расскажу по порядку. Наша школа находилась на границе с Китаем, близ пограничной заставы. А рядом – танковая воинская часть. И однажды наш класс пригласили туда на  дискотеку. Мама мне как раз сшила модную рубашку, как у одного популярного зарубежного музыканта. Воротник еще такой с длинными свисающими «ушами». Мода, значицца, такая была.  Всё было поначалу хорошо и весело там, но вот смотрю – одноклассницу Веру потянул на танец какой-то мордоворот-сержант. А она упирается — явно не хочет с ним идти, испугалась. Я чисто по привычке не мог не вмешаться, хотя что мог сделать с таким бугаем 15-летний сопляк? Вера шмыгнула за меня, сжалась как мышонок. Естественно, сержант попёр на меня буром: «Ты что? Ну-ка пойдем, выйдем!». Пахнуло спиртным. А я ему спокойно так отвечаю: «Я, конечно, сейчас выйду с тобой, ты мне, конечно, по морде дашь, я и слова не успею сказать, поэтому скажу сейчас: так делать нельзя, как ты делаешь! Пугать девушку нельзя, тем более когда ваша воинская часть пригласила нас в гости». Пока я говорил эту «длинную речь», подошли другие солдаты, стоят, удивленно улыбаются. И тут этот мордоворот берет меня за длинные «уши» моего воротника, завязывает их узелком, хлопает по плечу и говорит: «Ишь ты, какой интеллигент выискался!».  И добавил: «Ну, так и быть, уговорил, никуда не пойдем!». Засмеялся, обернулся и пошёл к своим сослуживцам.  Получилось, что я Веру отстоял.  На другой день вся школа гудела о моем поступке. А она перестала ко мне «клинья подбивать». Я же, наоборот, стал о ней всё больше думать. Цветы ей привёз из леса, в ночное распахнутое окно забросил. И до того дошел, что хочу с ней поговорить, а когда вижу, то двух слов связать не могу. Меня такое зло на себя взяло! Я и зеленел, и краснел, и белел! А она так смотрела на меня, что казалось — ехидно. И я задумал одну вещь…
У нее дома был телефон — тогда это была редкость, но у неё папа завгар, положено. И я однажды в школе перед закрытием оставил в туалете открытым шпингалет форточки. А ближе к ночи влез через нее, благо в те времена не было сигнализации. Прошел в приемную директора. И позвонил Вере, постаравшись изменить голос. По телефону моя робость и стеснение прошли. Но в какой-то момент, когда я чиркал спичкой, чтобы подсветить номеронабиратель,  увидел в окно двух пограничников с овчаркой. Они тоже заметили эти мерцания и мой силуэт в окне школы и решили, что это злоумышленник. Я, естественно, попытался от них скрыться, хорошо зная нашу экспериментальную со многими переходами и винтовыми лестницами школу, — поднялся на 3-й этаж, потом — на крышу. Я ведь очень много занимался спортом, был юркий! И тут увидел водонапорную бочку с водой. Залез в нее и сижу, как Ихтиандр. Я же еще и в водолазы готовился, постоянно тренировался в задержке дыхания, мировой рекорд тогда около 5 минут был — хотел догнать. И когда пограничники с овчаркой приблизились, я тихонько погрузился в воду. Минуты 4 я мог держаться под водой. Но когда нос высовывал слегка, дохнуть, собака опять начинала волноваться, я снова погружался. Но вот они отошли к другому краю плоской крыши, я улучил момент, вылез и перелез через бордюр крыши — взялся за него и повис. Собака подбежала, крутится, а темно — меня не видно. Но я подустал, не знал, куда деться. И пальцы сорвались. Я с третьего этажа школы полетел вниз. Спасло меня то, что для клумб накануне привезли пышную землю, насыпали высокой горкой. Я на нее и грохнулся. Звук падения, естественно, пограничники зафиксировали, подбежали, где я лежу, задохнувшись от удара. Притащили меня к директору, который был вызван и сидел в кабинете. Глаза вытаращил: «Митасов, так это ты?». А искали они, оказывается вора, который украл исторический маузер из школьной оружейной комнаты. Я позже узнал, кто был тот, кого они искали. Но это считалось западло — выдавать, потому я никому об этом так и не сказал. А меня тогда проверили — не вру ли я насчет звонка девушке. Пришлось сознаться, кому звонил. Но от нее, слава богу, скрыли, что это был я.
Чуть позже один мой школьный дружок «накапал» мне, что, дескать, «Верка с музыкантом Карповым встречается». Я даже напился впервые в жизни. А потом демонстративно стал встречаться с другой девушкой, которая по мне вздыхала. Но быстро совесть взыграла, и я не стал крутить ей мозги. Да и уезжать надо было – поступать учиться дальше.
Однажды я приехал в Хабаровск, где училась Вера. Встретился с одноклассниками, где оказалась и она. И я зачем-то пригласил ее летним вечером на танцплощадку. У нее уже были бедра, тонкая талия… Оделась она модно… А у меня внутри все копошилось: «Ишь, вырядилась, для Карпова, наверное, а теперь вот прибежала ко мне!». И в отместку начинаю приглашать танцевать медленный танец других девушек. А ее — никто, потому что видели, что она пришла со мной. Вот сейчас рассказываю тебе — и мне стыдно. А в то  время я считал, что правильно делаю. Более того, когда я пошел ее провожать, мы вышли на мост, кругом огни, такая красота, и в какой-то момент разговора она закрыла глаза, запрокинула голову назад, подавшись вперёд для поцелуя. А я, сволочь, хлопаю ее по плечу и говорю: «Вера, иди-ка ты к своему Карпову!». Развернулся и пошел.
— Какой ты ревнивый, оказывается!
— Я ревнивый? Да ты что! Меня всю жизнь потом супруга упрекала, что я её не ревную, значит не люблю.
— Это ревность, Егавар! Ни себе, ни людям! А что потом?
— После учёбы и практической работы на аэродинамических установках я всё же ощутил потребность вновь попытаться в лётное училище, а тут в разговоре с одним работником военкомата поступило предложение отправиться в учебный центр ВДВ, как раз было одно место. Я, было, стал возражать — ну какой из меня десантник? А потом подумал, что это должно быть интересно. И так отправился в Прибалтику, в Литву. Языки я осваивал быстро, поэтому был незаменимым в каких-то переговорах.
— Егавар, в тебе сильно желание все анализировать и структурировать. Но а с чего именно творчество-то твое пошло, писательство? Со стихов, прозы, статей?..
— С писем к деду, а когда мама стала выписывала мне прессу, я стал отправлять в редакции свои письма с комментариями, некоторые из них печатали.
— В «Пионерскую правду» либо?
— Да. В «Пионерской правде» печатали мои стихи. И из нее, и из других газет-журналов мне отвечали. Это было очень интересное, бурное общение! А стихи были самые простые: как мы катались на лыжах, потом вернулись домой, тепло, мама приготовила ужин, а в печке весело догорали угли… В редакциях обрабатывали и публиковали.
— Как тебя занесло в Москву?
— Совершенно случайно. Ехал в отпуск с армейским другом. Проездом. Зашел в ресторан. Смотрю — сидит девушка, похожая на мою любимую Наталью Варлей. Я пригласил на танец, спрашиваю: «Девушка, как Вас зовут?» — «Люба!» — «Вы замужем?» — «Нет» — «А можно с Вами встретиться еще?» — «Да». И так получилось, что из-за транспортных перебоев я опоздал на назначенную встречу на два часа. Но она ждала! На морозе, в декабре! Сотовых тогда не было же! Уж и ребята какие-то кричали ей из окна: «Девушка, не придёт он, поднимайтесь к нам погреться!».  А через три дня мы с ней подали заявление в ЗАГС. Та самая Любовь – после Надежды и Веры. Как оказалось, она приехала в Москву из Белоруссии к старшему брату и устроилась паспортисткой. Сейчас нашему сыну 30 лет и подрастает внучка.
— И что же такого могло произойти, чтобы через 20 лет семейной жизни вы с Любовью взяли и разошлись?
— А я рассказывал эту историю – «Отдать жену в хорошие руки» — в программе Владимира Молчанова.  Получилось так, что она подняла меня с того света, так и сказали военврачи, когда я попал в госпиталь Бурденко, а жена всегда была рядом, не спала ночами, ухаживала за мной, очнусь – она надо мной. И на этой почве очень сильных переживаний заработала себе астму. Я поднялся, но ей становилось всё хуже, жила на противоастматических баллончиках и уколах. Нам помогал и мой коллега — куда ее только ни возили, состояние катастрофически ухудшалось, из противоастматической больницы не вылезала. Тогда я решил ее спасти, избавив от себя. Подумал: «Поеду подыхать в тундру свою, а она хоть пусть спокойно поживет». И стал отталкивать ее. Приехала из Томска моя сестра, забрала меня. Напоследок я сказал, чтобы она выходила замуж за того моего приятеля, который заботился о ней. Крикнула: «Ты что, с ума сошёл?».  Потом мы развелись, она вышла за него замуж, живут теперь много лет хорошо, она почти не болеет.
Я всегда старался быть честным в отношениях. Почему? Потому что женщин нужно стараться не обманывать и даже жалеть. Жалость, как сказал один священник, — это маленькая любовь, которая может перерасти в большую. Лучше быть жалостливым человеком, нежели безжалостным, что ошибочно принимают за силу.

Учитесь сублимировать чувства!

— Обычно мужчины страшатся показаться слабыми.
— Многие из них просто не знают, что такое любовь. Их не научили. Ты, наверно, никогда не видела, как ведут себя слепоглухонемые дети?… Я, когда учился в семинарии, помогал курировать по благотворительной линии в Сергиевом Посаде школу  слепоглухонемых детей. Их движения поначалу хаотичны, пока специалисты не приучат к общению, которое происходит у них только тактильно, прикосновениями и перебором пальцев в ладони ребёнка. Так вот, я бы сравнил современного мужчину в любви именно со слепоглухонемотой. Он бросается из одной крайности в другую, совершенно странно и хаотично, нанося порой повреждения окружающим и себе. Это пока их не научили «как надо», «как должно». Надо ли этому учить? Вот, например, чем отличается боксер от обычного мужчины? Обычный мужчина тоже обладает системой естественных реакций, но его движения в случае самозащиты хаотичны, разбросаны, как у того слепоглухонемого ребёнка. А обученный  боксер не станет кидаться на любой финт, у него выверенная система, порою очень гармонична и успешна.
— А что ты скажешь об изменах?
— Говорят, что мужчины в большинстве своем полигамны. Но у некоторых психологов есть точка зрения, что и женщины — такие же, только более скрытны и не болтают об этом.
— Женщины развратились благодаря вам, полигамным мужчинам!
— Может быть, да. Но когда сваливается на тебя любовь, ты теряешь голову. Становишься тем самым слепоглухонемым, хаотично мечешься. Мне из последних фильмов о любви понравилась «Эйфория» странного современного режиссера Вырыпаева. И когда обсуждали это кино у Гордона, Александр Проханов сказал: «Это не любовь была у героев!». Все настороженно выдохнули: «А что?». Он: «Чудо!».
Женщинам кажется, что мужчина и с той, и с этой, и с третьей… А на самом деле он выбирает только ту одну, которая у него в воображении. Но подходит каждая лишь частично. И редко бывают совпадения по всем «параметрам».
— Ну да! А потом пришла какая-то, нашла уязвимое место — перекрыла ему кислород, и выбора не осталось.
— Может быть. У меня бывало, когда становилось трудно дышать, я терял аппетит и сон, даже температура подскакивала – такая влюблённость случалась под 40 лет. И при этом я был женат. Во многих романах и фильмах говорится – любовь важнее. Значит, как только влюбился, так и побежал к новой любимой? Такая любовь все оправдывает?
И одна такая мне все звонила, звала: «Приходи! Это судьба!». И вот в один из дней таких своих раздумий-перепутий, когда нужно было уже на что-то решиться, я прихожу домой и вижу, как жена штопает мои носки, низко склонившись над ними, а шея такая тонкая и беззащитная… Я не знаю, как можно назвать это чувство, но у меня все сердце сжалось от жалости. И тут звонит та женщина: «Ну, сколько можно тебя ждать?». Я начинаю уже придумывать, что ей сказать, а она вдруг резко произносит: «Если ты сейчас не приедешь, то считай, отношения закончены!». Я одеревеневшим голосом ответил: «Окей, значит закончены». И теперь я знаю точно, что путь к мужчине может лежать не только через желудок, а и через… носки!
Я потом обсуждал эту историю с одной психоаналитичкой. Не буду называть ее имя, как она просила. Но она достаточно популярна. К ней приходят на психоанализ многие известные люди, тоже не стану называть имён, не дано мне такое право. Она симпатичная, умеет очень привлекательно говорить. А началось наше общение на каком-то художественном мероприятии в галерее. Надо заметить, у нее есть особая манера общаться — она частенько прикасается к руке собеседника кончиками пальцев. Это завораживало. Короче, я в нее влюбился, как в ту, из-за которой подскакивала температура. А так как был в то время в активном поиске, то о чувствах своих сказал. Она  ответила, что отлично меня понимает, так как сама сохнет по одному мужчине, а ничего не может поделать, так как сама замужем и сын-подросток. И после этого мне вдруг стало как-то легко. Никто никого не обманывает. И теплое чувство, как ребенок, переполняет тебя. Я понял, что этот «ребенок» дан свыше, не надо его душить, но и не потакать капризам. И понял, что надо сублимировать это чувство – окутать им того человека, который тебе более подходит, который тоже обратил на тебя внимание, которому нужен ты.
— Боже мой! Как сложно, Егавар!
— Нет, если к чувствам добавить чуть разума, то все достижимо. В галерее «Праздник души» я познакомился с замечательной художницей Ольгой, с которой мы взялись однажды за руки, почти без слов, пошли вместе, не расстаёмся и теперь много лет.  Она первое время переживала, когда я честно рассказал ей о своей «психоаналитической любви», но оказалась очень умной. И душевной. И…
— Как же найти этот баланс между чувством и разумом в себе?
— Для начала нужно понять, что чувство влюбленности, которое в тебе появляется, оно изначально появляется как желание любить — без конкретного объекта. Как у Татьяны Лариной: «Пришла пора, она влюбилась». В кого, это другой вопрос. «Объект любви» может оказаться апельсином за стеклом. И только когда ты начинаешь страдать и понимаешь, что своей любовью нужно управлять, тогда где-то рядом оказывается человек, готовый принять и разделить твою любовь. Мне кажется, таким вещам нужно учить в школе — науке взаимоотношений между мальчиками и девочками.
А еще мне здорово помогли разобраться и сеансы психотерапевта Катрины Гридиной в духовном центре «Прана». Она занимается групповой терапией через танцы, через движения, прикосновения. Я вышел на нее, когда искал эзотерическую танцовщицу для одного из моих фестивальных проектов. Так вот, я поразился ее тонкой энергии! Катрина могла поднять вверх один пальчик в толпе фестивальной, и все вокруг замирали, следя только за ним! И, кстати, я у нее научился контролировать дистанцию: с каждым встреченным в жизни человеком она должна быть разная. И иногда прямо видно человека, когда он энергетически защищен невидимым слоем-барьером для окружающих, пробить который практически невозможно.
— О как! А у меня, по-твоему, есть такой слой?
— У тебя по-разному. Ты как разведчик в бою — можешь с одной стороны внезапно выскочить, можешь с другой. И находясь рядом, о тебе не думаешь, думаешь о том, о чем говоришь. Ты обладаешь психологической прозрачностью — тебя как бы и нет. Это, между прочим, талант.
— Значит, у меня получается. Спасибо! Я когда посмотрела фильм «Телохранитель» с Уитни Хьюстон и Кевином Костнером, подумала, что настоящий журналист, особенно в интервью или фотосъемке, должен выполнять свою работу тихо и незаметно, не привлекая излишнего внимания. Ведь задача — показать происходящее, а не заслонить его собой!
— Вот так же и я тихо и незаметно снимал между главными нашими делами из-под бронежилета на войне на Донбассе. Рассказ об этом будет в моей повести, над которой я работаю.  И ещё будет документальный фильм, фрагмент из которого был показан и в Клубе документального кино, и в Останкино.

Поделиться ссылкой: