Незадолго до предстоящего большого сольного концерта Алексея ГЛЫЗИНА в концертном зале «Барвиха Luxury Village», намеченного на 8 октября, мне удалось побывать на его репетиции в студии. Алексей немного запаздывал, и я с затаенной любовью к царству творческого профессионализма слушала, как группа музыкантов отрабатывала незнакомую мне доселе мелодичную ритмику. Сдержанный, но бесконечно доброжелательный, артист стремительно появился в полуподвальном помещении и моментально включился в разговор. Меня предупреждали, что Глызин — товарищ с юмором. Однако, говорили мы вполне себе если не серьезно, то как-то размеренно и вдумчиво. И хотя слова Алексея были, может быть и тихи, и чувствовалась в них скрытая неудовлетворенность жизнью, но, как не часто на моей практике встречалось, — весомы.

— Алексей, пересмотрела Ваши «Точь-в-точь», где Вы красиво вписывались в разные образы! От Аль Бано я вообще без ума! В связи с тем, что это наиболее Ваш гармоничный образ, и с тем, что в Вашем репертуаре одна из самых популярных — песня «Поздний вечер в Сорренто», была ли в жизни романтическая история, связанная с Италией?
— Я особо не выбирал. Просто когда отбор шел на проекте, я сказал примерно, кто может быть для меня приемлем. Особо и не думал. У меня не было никакого прицела. И не то, чтобы я не хотел надевать на себя маску Аль Бано, но делал это без какого-то личного удовольствия. Я совершенно не думал, что этот образ получится у меня лучше всего. Но я, что называется, в него попал!
— Причем, феерично и сверкающе!
— Я много работал с итальянцами! С «Рикки и Повери» пел в Кремле, выступал с Тото Кутуньо, играл в футбол с Эросом Рамазотти. С Аль Бано я общался, но он мне не показался… Может быть после трагедии с дочерью он такой стал? Из всей этой братии итальянской он менее всего мне был приятен, как человек. И почему-то вопреки моему неприятию этого человека, не умаляя его творческого достоинства, потому что голос у него яркий и запоминающийся, и даже не эстрадного толка, а академический тенор, мне конечно пришлось долго повозиться, чтобы найти ключ к разгадке природы его пения. Больше всего я, извиняюсь, мудохался именно с ним. Там было еще и много текста итальянского. Я предложил чего-нибудь отрезать, но сказали — нельзя. Так что этот образ мне достался сложнее всего. Над остальными я в принципе не парился. Я делал их… левой ногой. А здесь пришлось потрудиться. Хотя он и был для меня самый не любимый артист. Все от обратного получилось.
Насчет романтической истории… Я неоднократно был в Италии, часто отдыхаю на горнолыжных курортах, иногда живу у своего друга Вьезоло в Венеции. Италия открывается по-другому, когда ты приезжаешь не на десять дней по путевке туристом, который снял отель. А когда еще я прочитал Дэна Брауна насчет Флоренции — вообще представление повернулось новым боком.
Но, если честно, моя душа больше всего лежит к Испании, не смотря на то, что там попроще все устроено. Мое воображение часто рисовало романтический ореол коварных испанских моряков, бандитствующих на океанских просторах, которые завоевали Канарские острова. Причем все это происходило очень кроваво! Я с увлечением изучал литературу о них и понял, что испанцы ого-го какие непростые! Итальянцы в этом смысле по своему темпераменту ближе к Армении — тонкие и юмористичные.
— Песня про Сорренто появилась после Ваших поездок по Италии?
— Отчасти. В процессе. Эта песня — собирательный образ. У меня не было истории, когда я встретил какую-то итальянскую даму и безумно влюбился. Иногда ведь и художники рисуют море, ни разу в жизни его не видев. Или фантасты пишут про то, что случится только в будущем. И ты думаешь: «Ничего себе! Как это?». Все-таки воображение — великая штука! Оно безгранично!
— В «Точь-в-точь» Вам пришлось играть также плохих парней — Гарика Сукачева и Сергея Шнурова. А случались ли в жизни ситуации, когда нужно было перевоплотиться в подобных нехороших мальчиков?
— Да, на самом деле я, бывает, играю плохого парня. Особенно это было актуально в лихие 90-е, когда были ужасные очереди на автозаправках за топливом. Я с другом садился в машину, одевал соответствующую одежду, на зубы клеил блестящую фольгу… Причем проделывал это неоднократно. Вариант был беспроигрышный. Мне заливали бензин практически не глядя. Так что образ проверенный. Главное было — не заиграться.
И, кстати, Сергей Шнуров в жизни очень эрудированный мужчина. Но ненормативная лексика моему сценическому имиджу чужда, да и хулиганского Гарика Сукачева я до конца так и не сделал. Я комплексовал, потому что боялся перейти тонкую грань, которая присуща антуражу этих двоих. Надавишь чуть сильнее — появится пошлость. А мне не хотелось совсем туда опускаться. Гарика скопировать вообще проблематично — он такой демонический товарищ! Сергея Шнурова — тоже самое. Он отжигает настолько искренне, что если копировать — все будет казаться надуманным, не натуральным.
— Вы всегда говорили, что воспеваете прекрасную половину человечества. Называете себя романтическим певцом любви. А встречались ли женщины, которые Вас раздражали, вызывали отторжение?
— Аллергию? Ну… Встречались и такие женщины, которые вызывали просто бурю отрицательных эмоций. Потому что они были беспробудно глупые, тупые и при этом обладали непонятными амбициями. Вот это сочетание больше всего раздражает. Иногда так и хочется дать по заднице: «Что ты лепишь вообще?». Хотя это… нехорошо! Так что если мужчина не хочет иметь какие-то последствия, надо стараться от таких дистанцироваться.
— И тем не менее, Вы выглядите очень доступным человеком. Это помогает или мешает?
— Это во многом осложняет жизнь. Я, как правило, не могу людям отказать. Не могу послать человека, идущего ко мне со своим приветствием. Хотя может быть он идет ко мне с какой-нибудь корыстью…
— Если бы у Вас был выбор следующей жизни. Какое время Вы бы предпочли? Будущее? Прошлое? И кем бы хотели быть?
— Самим собой. Может быть лошадью. Скакал бы по полям, прериям… Красивое такое животное! Тем более родился в Год Лошади.
— С красивой всадницей?..
— Смотря кем бы я был — жеребцом или наоборот… Это же неизвестно!
— Кстати, о скачках! Вам довелось принять участие и в «Жестоких играх». После того, как получили травму, Вам не показалось, что такие шоу — совершенная дикость? И лучше их вообще запретить!
— Это же делается на потребу зрителя. Для того, чтобы у каналов был рейтинг. А последствия могут быть весьма плачевными. Одно дело — ты сломаешь пальчик. А если — позвоночник? Это же инвалидизация на всю жизнь! Так что я считаю, что подобная развлекаловка — перебор. Да, привлекайте профессиональных каскадеров, потому что они научены правильно рисковать, знают как упасть или защититься от страшного зверя. А артистов не нужно. Тем, кто придумывает сценарий, необходимо задумываться о том, кто станет героем такого шоу, и что с ним будет после.
— Недавно у Вас с Валерией вышла песня Михаила Гуцериева «Он и Она». Как Вам работалось с этим популярным ныне автором?
— Работалось напряженно. Потому что процесс длился в течение года. Сначала эту песню мы записывали с малоизвестной девушкой на студии моего уважаемого друга Валерия Парамонова. Потом в «Он и Она» переделывался текст три раза. Потом решили, что девушка не годится. Потом из предложенных кандидатур мы остановились на Валерии. Ну вот Валерия записала это, слава богу. Потом прошло еще какое-то время. Утвердили окончательный текст. В этой песне была 3-хчастная форма. Там еще был бридж. Но послушали — и его убрали. Потом сняли клип в Прибалтике. Сейчас монтируется этот клип. И дай бог, чтобы в октябре он наконец-таки появился!
Но конечно Михаил Сафарбекович — человек требовательный к своим текстам, все делает обстоятельно. Он взял на себя и хлопоты по финансированию, чтобы получился глобальный проект. Надо отдать должное: если он за что-то берется и видит в этом рациональное зерно — делает фундаментально!
— Предстоящее шоу на сцене в Барвихе 8 октября будет содержать в себе элементы перевоплощений, которые имели место быть в Вашей практике за последний год?
— У меня нет очень уж большого желания опять войти в эту воду. К каждому номеру ведь приходилось готовиться со специально обученными этому делу людьми! Один артист в рамках одного концерта не сможет преподнести несколько образов. Один грим накладывается иногда по пять — шесть часов. Нереально. А помимо него и помимо стилистов есть еще пластики, которые лепят маски. У меня после них волосы выпадали и неделями клей от ушей отваливался.
А планирую сделать дуэт с моим другом Николаем Носковым, если он сможет приехать. Если же нет — мне придется обыграть дуэт-противостояние двух ревнивых мужчин одному. По ходу возможно придется эмоционально перевоплощаться из одного в другого. Песня называется «Роковая женщина». Она относительно новая. Оба пылают к женщине страстью. И непонятно — кто из них лучше, кому верить. Как-то так в двух словах.
— Сильно ли отличается распорядок дня Алексея Глызина в «Веселых ребятах» и Алексея Глызина сейчас? Расписание? Характер? Ощущения?
— Сейчас я стал посерьезнее. Начинаю ценить время, начинаю понимать, что не такая уж и бесконечная жизнь… Это с годами приходит ощущение того, что ничего нет вечного, постоянного. Раньше об этом даже не думал. Сейчас только начинаю задавать себе вопросы: для чего я это делаю, зачем и кому это нужно?
— Психологи считают, что люди должны иногда выпускать пар. Полагаю, поэтому многие звезды позволяют себе поскандалить. Скандалите ли Вы иногда? Выпускаете ли пар?
— Обычно я стараюсь выглядеть внешне спокойным при любых обстоятельствах. Даже когда внутри все кипит. Но бывает, что краник свой с паром открываю. Действительно, если все копить в себе — это может привести к болезням. Я могу поругаться, но лучше, как говорят врачи-психиаторы, или врачи-психологи, уехать за город, проораться, пробежаться, сходить по грибочки, по ягодицы, физические нагрузочки сделать. Надо больше ходить — гулять, дышать свежим воздухом. И помнить о том, что город электризует человека. В таком мегаполисе, как Москва, надо иметь не только хорошую форму, а и крепчайшие нервы.
— И последний вопрос… У Вас была какая-то странная история, связанная с гусями. Что это за история? Они Вас спасли, как в сказке Нильса? Или Вы их?
— Я недавно был в Барселоне. Там есть такое место, где живут гуси. Туда даже за деньги пускают. Испанцы считают их священной птицей. И если кто-то думает, что гуси — это фуагра, ни фига подобного! Поэтому когда мне к Новому году подарили гуся, предполагалось, что его нужно было убить, ощипать…
— Ой, и Вы так и сделали?
— В том-то и дело, что я так не сделал. Он сидел в мешке и выглядел несчастным. Мы его выпустили в домик, который он всячески осквернял. Потом осмелел, возмужал. С ним все носились. Весной призадумались — чего он у нас один? И привезли ему гусыню. Теперь он шипит на всех. Заматерел. И если подойти к вольеру, где он обитает, — и ущипнет, и укусит. Ничего не осталось от того забитого, несчастного зверя, которого мне подарили. Стал жирный и наглый.
— Поучительно. Надо было наверно гуся воспитывать! Спасибо Вам большое за увлекательную беседу и желаю успешного выступления в «Позднем вечере в Барвихе» 8 октября!

Поделиться ссылкой: